ЛЕГЕНДЫ ФАКУЛЬТЕТА

Да, в общем, случайно. В школе я учился хорошо, но никаких медалей у меня не было. Когда наступила пора идти в какой-то институт, я твердо решил, что не пойду ни в какие учебные заведения, кроме Университета. Пришел на физфак и понял, что я слаб для него: если по физике я решу задачу, то по математике точно бы свалился. Тогда решил идти на биофак. Там в приёмной комиссии Александра Ивановна Плясова, сотрудница нашей кафедры, сказала мне: «А чего вы на биофак? У нас тоже есть та же самая физика, о которой вы мечтали. Поступайте к нам». Так я пришел на почвоведение, на физику почв. Я об этой случайности ничуть не жалею: где бы я ни был, в какие страны меня судьба ни заносила, я всегда очень легко понимаю природу, понимаю, из чего состоят эти скалы, отчего здесь такая растительность, почему здесь такие культуры выращиваются. Всё из-за разностороннего образования, которое дает наш факультет.

Совет один: честно и обязательно относиться к тому, чему тебя учат, а не как у нас частенько бывает – проехаться слегка, лихо. Знания, которые дают, особенно в МГУ – это фундаментальные научные знания, которые пригодятся в любой жизненной ситуации. Мои коллеги, бывшие сокурсники, по ряду причин уехали в Америку или в Израиль. Они везде на очень хорошем счету, прежде всего из-за того, что получили хорошее образование. Вообще, получение знаний должно быть не просто обязанностью, а душевным порывом.

Это действительно случилось и, наверное, случилось правильно, потому что физически я уже вряд ли бы смог работать после 16 года. Но тут же грянул ковид, который все наше образование так изменил. И как бы я с этим справился, я не знаю. Поэтому я не жалею, что ушёл.

Каждая должность – не просто должность, а должность в определенной ситуации, в определенное время. Так случилось, что у меня были прекрасные предшественники. Это тот же самый Никодим Антонович Качинский, потом был Анатолий Данилович Воронин. К Анатолию Даниловичу я вообще относился, как к руководителю будущего. Он был человечный, душевный и не принимал таких решений, которые могли чью-то жизнь испортить, изменить. Вот благодаря таким предшественникам я и чувствовал себя нормально в кресле заведующего, у меня были те, на кого хотелось равняться.

Никаких слепков, никаких отражений с меня лучше не брать – это мой первый совет. Второй – развиваться самим. А главное, к чему я всегда стремился – это доброта и доброжелательность в любом случае. То есть, если я вас вижу, я вам улыбаюсь, а ни в коем случае не настораживаюсь. С другой стороны, этому не научишься, это у меня от мамы.

С фундаментом доброты воспринимать то, чему тебя учат преподаватели. Тебе, может, преподаватель не нравится, очень часто так бывает, ну, не нравится, на дух не переношу. У меня такое было с преподавательницей по органической химии, не мог её воспринимать – единственная тройка за всё обучение. Но уже взрослому мне понятно, что надо было перетерпеть. Я дошел до того, что нужно все равно знать органическую химию. Она все равно тебя настигнет, вне зависимости от того, нравится тебе преподаватель или нет.

Действительно, изменила. Причем в основном, наверное, в последнее время. Потому что, когда я был студентом, аспирантом, меня забавляли песни, пляски, поездки и походы – это было в струнах моей души. Но когда я стал уже преподавателем, я понял, что это мое, и для меня читать лекции – это наркотик, от которого я никогда не смогу отказаться. Вот так и буду наркоманом всю жизнь.

Я концентрируюсь на тех, кто хочет что-то узнать. Вот у меня сейчас очень хорошая группа магистров. Так вот, зацепить их интерес и прицепить его к теме, которая здесь – вот это, пожалуй, самая основная задача. Тогда будет интересно им, а главное – студенты воспримут мои лекции так, как надо. Теперь они с радостью делают домашние задания.

Да, поколения друг от друга отличаются. Я застал первое поколение агитбригады биофака, как пришел на первый курс. Они действительно пели, плясали профессионально, хорошо. А потом наступил спад, и через примерно пять лет пришла вторая волна талантливых студентов, аспирантов.

А так вообще, конечно, поколение от поколения существенно изменяется, и люди сами меняются, и дети меняются. Теперь, например, детям маленьким кроме телефончика, в общем-то, ничего и не надо. Заставить моего внука, который учится в пятом классе, читать – это стоит крови дедушкиной. Хотя сам я читал запоем, особенно Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Это было для меня наслаждение. Родители в какой-то период мне подарили полное собрание сочинений – 12 томов. Для меня это была, пожалуй, самая большая радость.

Если вопрос каверзный, тогда я сразу говорю, что не могу на него ответить, и тут сколько ни копайся ни в себе, ни в библиотеке – ничего не найдёшь. Например, вопрос от студентов: «А нужно ли тратить столько времени на конспекты?» Я думаю, усидчивости это не научит… Как-то у меня была забавная история: один преподаватель, старенький такой, плохо видел, не допускал до экзамена без конспекта. Один раз случилось так, что я его не написал. Тогда я взял конспект у сокурсника-монгола и предъявил как свой. Он был написан по-монгольски, но русскими буквами. Прокатило.

В научном плане есть у меня затеи, которые, конечно, не тянут ни на какие Нобелевские премии, это так называемая гидрология почв в ландшафте, не просто одной почвы, а почвенного покрова. Есть такая затея – описать с какого-нибудь летательного средства рельеф и потом по этой картинке сказать что-то о том, как почвы ведут себя относительно воды, переполнены ли они ей или, наоборот, недостаток ее, но это мечта. А так, предназначение одно – читать лекции и писать учебники.

Наверное, это я почувствовал не так давно, когда ко мне начали подходить знакомые и незнакомые молодые люди и просить подписать учебник, я у них спросил: «Ради чего? Тем более, что и учебников нет уже изданных нигде», – а он мне ответил: «Вы знаете, нравится мне ваш учебник, написан понятно». Вот после этого я и понял, что в этом и есть мое предназначение.

У нас в Университете нет такого: «Не мешайте, уйдите!» Всё по-человечески. Знаете, как-то я обрадовался, что одна знакомая меня подколола. Мы с ней общались в студенчестве, отношения складывались к тому, что они станут радостными, а она мне говорит: «Ну хорошо, давай встретимся в 466 аудитории, я там буду». Я подхожу, а это женский туалет. Расстались, что же делать.

Вот этого, наверное, никогда не было. Где-то мне удается, где-то не удается, так бывает практически после каждой лекции. Одна лекция выплескивается из тебя, а иногда это такое мучение! Смотришь на часы, а стрелка стоит, и ты все из себя выжимаешь, выжимаешь, а вот так взять конспект и зачитать – это будет плохо и тебе, и студентам.

Доброта и понимание. И стержень бывает нужен. Например, когда надо поставить тройку. Ну не люблю я этого делать, тем более тройка – какая-то непонятная оценка. Хотя сплошь и рядом бывает. Я работал преподавателем во французской системе, в республике Мали. Французская система предполагает, что ты по двадцатибалльной системе должен оценивать. Некоторые из коллег, так называемых «советикОв», умудрялись поставить «14,5». Оценку студенту ставить очень трудно, но еще труднее это делать самому себе.

Скорее всего, нет, потому что экзамены показывают, что многое из того, что мне хотелось бы, чтобы это было донесено и застряло в голове, не остается там. Я оцениваю, что это я виноват в этом.

Во время перестройки всё поменялось, в том числе и образование. Решили, что если не зарплату, то оценку преподавателю давать по опросу студентов. Студенты могли заполнить анкету, поставить «плюсы» или «минусы». Но некоторые преподаватели сказали, что это ерунда, потому что студенты не ходят на лекции, их мнение нельзя учитывать. Это неправильно. Да, не ходят, но на это же должна быть какая-то причина!

Я преподавал там почвоведение, физику почв. О студентах могу сказать одно: у них даже больше, чем у российских студентов, разброс от талантливых до практически «нулевых».

Да, верно. На плохом, но они понимали.

Анатолий Данилович Воронин тогда был деканом, и спустили сверху, как это было в советские времена, что нужен один человек на преподавание. Он мне говорит: «Жень, давай года на два-три поедешь, ну хоть заработаешь какие-то себе копейки». Тогда у меня стоял вопрос о том, что надо жилище покупать, появилась дочь, и я понимал, что нужно как-то этот фундамент заполнять, ну вот я его и заполнил. Но это было интересно и в природном плане, потому что я посмотрел сахельскую зону – это зона, где и расположена Республика Мали.

И страна дагонов, про которую сейчас все пишут, она тоже в Республике Мали находится. Кто-то сказал, что нацменьшинство дагонов – это пришельцы, раз они видят звезду Сириус с Земли. Мне это было интересно, но больше даже была интересна их жизнь, они живут в пещерах полускальных, но они оказались неразговорчивыми, ни на какие контакты не шли по двум, наверное, причинам: они плохо знали французский, и им, наверное, просто надоели те, кто про пришельцев и звезду спрашивают.

Я увидел то, что не соответствует нашим учебным пособиям. Например, плодородие почв мы всегда оцениваем по количеству гумуса, углерода, НПК и так далее... А тут, на горах, которые были лысые, красные, богатая растительность. На той вилле, на которой жил, я посадил укроп. Сначала он рос такой маленький, потом каждый день по три сантиметра брал в сутки – было совершенно потрясающе. Поэтому, оказалось, главное – это солнце и вода.

Я бы хотел поехать в Китай. Я был там, у меня даже есть там мои ученики, мне интересно, как они в своей стране совершили такой скачок. Это не просто скачок, это революция.

Во всем. Наверняка, это какая-то смена в образе мышления, смена преподавательской парадигмы. Мне хотелось поучаствовать в этом изменении, понять, как это произошло, потому что тогда, когда я там был, а это было начало века, это была отсталая страна, а то, что сейчас творится, – это потрясающе. А понять, как это произошло, можно только тогда, когда в этом участвуешь.

Большинство статей написаны в соавторстве с моими аспирантами, и, в общем-то, печататься – это жизненная необходимость. За рубежом статьи практически не выходят, некоторые статьи, которые здесь написаны на русском языке, переведены, в частности журнал «Почвоведение», аналог этого журнала выходит в Америке, называется «Eurasian Soil Science». Но сам я инициатором статей являюсь, поскольку я научный руководитель, а аспирант должен публиковаться, чтобы защищать диссертацию. В общем, меня ввели в эту сторону, опять-таки, мои коллеги.

Больше всего сил, интереса и времени затратила серия статей вместе с Евгением Юрьевичем Милановским. Мы придумали теорию, почему в почве могут образовываться агрегаты. Если вы возьмете горсточку чернозема, то увидите, что этот чернозем, как гречневая крупа, рассыпается на агрегатики, устойчивые в воде. Если выпадет дождь, он снова такой же, какой и был, снова агрегатиками. В такую погоду в поле не выйдешь, потому что сапоги тут же увязнут в этой глине, но стоит посветить солнышку, подуть ветерку – все, они высохли. Почему так? На этот вопрос ни один почвовед не может ответить, как образуется эта устойчивая уникальная структура.

Никаких секретов нет, я работаю над ландшафтной гидрологией, а потом мне хочется издать несколько учебных пособий по тем лекциям, которые я читаю, но для этого нужны соратники, потому что многие вещи я не умею делать на компьютере, тем более, это издательский проект. А здесь дело непростое, два противника, с которыми я борюсь, но они побеждают – это старость и лень.